Стрижак: Предпосылок к освобождению политических заключенных нет. Мы не можем их вытащить из-за решетки, но можем их поддержать

— Трагедия с Александром Кулиничем показала, что мы о нем узнали буквально в день его смерти. Он не был признан политзаключенным, о нем не было информации у правозащитников, к которым не обращались его родственники, — констатирует печальный факт Андрей Стрижак в экспресс-комментарии «Салідарнасці». — Это подтверждает, что у нас нет доступа к детальной информации о том, кто находится в СИЗО.

Что-то может проясниться во время суда, можно узнать, что человека судят по некой статье. Но пока он находится в СИЗО, узнать о нем что-то невозможно.

Поэтому сколько людей, какое точное количество тех, у кого тяжелый диагноз либо ослабленное состояние здоровья, на всех этапах политического преследования, начиная от следствия и заканчивая тюрьмами, боюсь, сейчас никто не сможет сказать.  

— О чем можно судить по тому, как изменилось отношение к политзаключенным, по сравнению с 2010 годом?

— Если раньше для режима хоть какое-то значение имела нормализация отношений с Западом, и власти пытались где-то делать хорошую мину при плохой игре, то сейчас западный вектор остановлен.

Вся коммуникация идет через Москву. А в ее интересы не входит, чтобы Беларусь каким-то образом нормализовала свои отношения с Западом. Поэтому, наверное, единственный рабочий рычаг для коммуникации исчез.

Раньше страны Запада могли разными дипломатическими способами попробовать призвать Лукашенко прекратить делать то, что он делает.

Сейчас ему это не нужно. У него нет заинтересованности в этом. Но есть очень большая заинтересованность подавить внутреннее сопротивление.

Поэтому никаких ожиданий и иллюзий относительно успешности каких-либо переговорных процессов у меня, к сожалению, нет. Не о чем вести переговоры. Нет даже предмета. Прекрати творить дичь — это не переговоры, это призыв. Но захочет ли кто-то к нему прислушаться?

— Что может остановить репрессии в Беларуси?

— Их реально может остановить военное поражение российско-беларусского союза, который сейчас формируется. Очевидно же, что системы все сильнее объединяются, все более плотно и тесно взаимодействуют, фактически план у них уже общий.

Поэтому вряд ли Беларуси в дальнейшем удастся отсидеться в стороне, учитывая, что Путин строит большие планы на будущее.  

Что может остановить еще? Оккупация Беларуси силами НАТО.

Если говорить об экономических санкциях... Вы же видите реакцию США по поводу бомбардировок нефтеперерабатывающих заводов в РФ.

На самом деле в мире в плане экономики все взаимосвязано, и если ценник на бензин пойдет вверх, это ударит по всем экономикам сразу.

Беларусь все-таки тоже сильно интегрирована в мировую экономику. Поэтому любые санкции, даже секторальные, вводятся с таким расчетом, чтобы не потопить, не уничтожить сектор в целом, чтобы не разбалансировать экономику. А это, на мой взгляд, противоречит самой сути санкций.

С другой стороны, пример Северной Кореи, которая не интегрирована в мировую экономику и в отношении которой введены суперограничительные санкции, показывает, что и в таких условиях режим может существовать, а концлагеря работать.  

Поэтому я и смотрю на ситуацию стратегически. И речь явно уже не может идти о выборах и каких-то электоральных переменах.

Речь может идти только о военном поражении российско-беларусского союза. Только оно может привести к изменениям.

Иначе это будет в лучшем случае затянувшаяся стагнация, такая консервация, как это было, например, в послевоенной Португалии или Испании. Долгая, мучительная и муторная смерть диктатуры, растянутая на десятилетия.

Либо это произойдет достаточно быстро под влиянием внешних факторов. Рейх, который планировал быть тысячелетним, прожил всего лишь чуть больше 10 лет, с 1933 по 1945.

— Понятно, что двенадцать лет в контексте всей истории — это ничто. Но в нашем конкретном случае каждый лишний день в беларусской тюрьме, не говоря уже про десятилетие, может убивать новых людей.

— К сожалению, это так. Все, что у нас есть — надежда и поддержка. Наша структура в любом случае будет работать и с родственниками, и с эвакуацией, и со всем остальным до тех пор, пока это будет необходимо.

Мы осознаем эту реальность, в которой видим, что предпосылок к освобождению людей нет. Но есть семьи, которые нуждаются в поддержке, и есть конкретные политзаключенные.

Мы не можем их спасти и вытащить из-за решетки, но мы можем их поддержать. И делаем это.