Шрайбман: «Нельзя продолжать лететь на одном милитаристском русском крыле, которое рано или поздно посыпется»

— Кажется, что контуры предложения беларусской власти Западу примерно такие: если вы хотите, чтобы это продолжалось, вы должны что-то делать, вы должны нам что-то предлагать, как-то с нами общаться, — рассуждает на тяжелую тему освобождения политзаключенных Артем Шрайбман на канале Часики тикают. — Если вы не будете общаться, мы все свернем, а отсутствие прогресса и продолжение сроков этих людей — будет ваша ответственность.

Мы вам предложили торг — вы не захотели с нами разговаривать.  

Это, по моему мнению, призвано сделать такую точку морального давления на вторую сторону, чтобы в некотором смысле взять на слабо: ну, что вы, Запад, готовы своим молчанием, своим бездействием и своей пассивностью оставить в тюрьмах людей, которых иначе я бы выпустил?

Такие тезисы в том или ином виде проговорил Воскресенский. Думаю, что он попал в точку с описанием мотивации властей и вот этим иезуитским подходом к тому, будем ли мы выпускать заложников.

Другого рационального расчета с точки зрения Лукашенко я не вижу, если не давить на такую жалость.

Однако рассчитывать на то, что ты отпустишь несколько сотен человек (на протяжении нескольких месяцев), при этом попутно несколько сотен посадив, не прекратив ни одной формы репрессии, и этим сдвинешь с места вагон, вернее, развернешь корабль в другую сторону, достаточно наивно.  

Деэскалации не видно.

Аналитик рассуждает и о возможной ответной позиции демсил и Запада.

— Лукашенко, может быть, ничего не получает взамен от Запада, но, допустим, на третьем году миграционного кризиса можно было бы уже понять: для того, чтобы Запад начал как-то реагировать, стоит делать что-то более значимое, чем регулировать еженедельное число прорывов границы от 1000 до 600 или 2000.

Этого недостаточно. И если он здесь неадекватно оценивает свою переговорную позицию, вполне возможно, что и с политзаключенными оценивает ее неадекватно и рассчитывает, что за сто освобожденных человек ему что-то дадут. Не дадут.

Однако в такой ситуации мы можем подойти к тому, что освобождать людей перестанут, в какой-то момент все упрется в индифферентность с той стороны, и Лукашенко решит: наши расчеты оказались неверными, заканчиваем.

Думаю, здесь позиция руководства демсил заключается в том, что это момент слабости режима, что у Лукашенко нет других причин освобождать политзаключенных, кроме желания избавиться от каких-то форм изоляции или давления. Он не гуманист.

Он хочет избавиться от давления, значит, давление работает, и мы должны не просто злить деда, а продолжать делать то, что делали, раз это начало приводить к освобождению политзаключенных.

И здесь есть рациональное зерно, в том, что других причин, кроме как выйти из-под изоляции, нет. Никто не шел на уступки режиму последние четыре года. И мы пришли к освобождению политзаключенных, хотя бы к началу этого процесса. В этом есть некая логика.

Санкции долго запрягают, но, когда они начали давать результат, это подействовало, хоть никто не шел с режимом на переговоры и не переворачивал страницу.  

Возникает вопрос: Лукашенко это делает от силы или из-за слабости? Мне кажется, что демсилы уверены, что он это делает из-за слабости. И если это так, то должна быть одна стратегия реагирования.

Если, наоборот, воспринимать, что он освобождает людей, осознав свою силу, осознав, что он всех закатал, то нужна другая стратегия реагирования, если вы оппозиционный политик.

Лично я не знаю, как правильно ответить на этот вопрос. Мне кажется, здесь есть некий микс осознания внутренней устойчивости вместе с осознанием того, что на внешнем контуре, особенно с точки зрения международной изоляции, ситуация неустойчивая.

Нельзя продолжать лететь на одном милитаристском русском крыле, которое рано или поздно посыпется. Есть некое желание готовиться к тому, что времена перестанут быть настолько стабильными, — говорит Шрайбман.

Он констатирует, что беларусские демократические силы никак не могут повлиять на ситуацию с политзаключенными, однако считает, что в этом контексте могут появиться другие акторы.  

— Надо честно отдавать себе отчет в том, что демсилы в этом процессе не акторы, не игроки. Они не могут влиять на процесс, не могут ускорить его или замедлить. От их риторики вряд ли что-то зависит.

Есть два варианта: должны ли мы давить или, наоборот, нужно идти на уступки, то есть бесить или не бесить деда. С моей точки зрения, это нерелевантный спор, потому что демсилы не влияют на этот процесс.

Все, на что они могут влиять, это настроения некоторых западных дипломатов в формате, как отреагировать, если какой-то процесс диалога пойдет.

И в этом смысле западным политикам нужно четко дать понять, что им никто не будет мешать.

Например, в истории, когда освобождали Наталью Херше в обмен на посла, никто не сказал ни слова против. Не сомневаюсь, если произойдет что-то похожее, даже если реализуется та самая максималистская программа об отправке в Беларусь западных послов, демсилы не будут останавливать.  

В то же время нескольких политзаключенных с украинским гражданством вытащил обмен между Киевом и Москвой. По факту, Украина косвенно попросила Путина сказать Лукашенко, чтобы тот отпустил пятерых украинцев.

Получается, при посредничестве Путина вышли эти пятеро политзаключенных, которых не он брал в плен, а Лукашенко. И я вполне допускаю ситуации, в которых при будущих развязках, при будущей деэскалации абсолютно неприятные люди, вроде каких-нибудь диктаторов третьих стран, арабских шейхов, орбанов, могут быть задействованы в диалоге.

А что делать, если у людей доброй воли объективно нет ресурса влияния на Лукашенко, — заключает аналитик.