Полозкова: «Если кто-то из нас в Россию еще может ездить, то у беларусов вообще нет вариантов, совсем без Родины люди остались»

— Говоря о тех, кто уехал, я имею в виду из всех трех стран, я и беларусов все время считаю, потому что на самом деле это абсолютно нерассказанная катастрофа, которая там происходит. Ко мне очень много беларусов приходит на концерты, и я знаю все из первых уст, — поделилась артистка в интервью на канале Михаила Шаца. — Они вообще не могут вернуться.

Если кто-то из нас в Россию еще может ездить, если там родственники, то у них вообще нет вариантов, совсем без Родины люди остались.

В какой-то мере я испытываю огромную благодарность, что это случилось сразу со всеми.

Редкий момент в нашей жизни, когда настоящее большое адское горе случилось не только с одним тобой, и ты чувствуешь себя очень одиноким в этом прекрасном мире, оно случилось сразу с миллионами людей, и ты имеешь возможность с ними об этом говорить и, по возможности, облегчать им участь, и они тебе тоже.

Я бесконечно горжусь людьми, которые уехали сейчас из всех трех стран, как они удивительно быстро образуют вокруг себя пространство, как будто этот воздух из кухонь переезжает с ними. Они полностью воссоздают это ощущение, которое у них было на кухне в Одессе, в Киеве, в Питере, в Минске.

Наверное, не в таких обстоятельствах мы бы хотели узнать обо всем спектре наших возможностей. Но в целом за многими, которых знаю, вне зависимости от того, получилось у них построить дом в новом месте или им все еще трудно привыкнуть, что столько всего поменялось, наблюдаю с такой женской, материнской радостью, что вместе с кучей вещей, которые люди строили, любили, копили, обожали, вместе с этим их покинул еще миллион всего, чему они сопротивлялись, что бесило, что им давно надоело, натерло и они никак не решались с этим разобраться.  

Сейчас одновременно с тем, что будет очень трудно, мы поняли, что можем быть кем угодно, вдруг в середине жизни. И это огромная роскошь.

Я напоминаю всем, кто уехал, кто отчаивается, или кто выбивается из сил или кому грустно, кто не справляется с бюрократией, ребята, зато можно пересобраться. Можно изобрести другого себя, и это неизбежно произойдет, потому что в любом случае, если вы хотите здесь остаться, вы будете очень много что культурно перенимать, перенимать какие-то ментальные частицы, вы будете учить языки.

На самом деле помимо того, что это вот такая дыра скорби, которая никогда никуда не денется, оно так и будет, но еще думайте о том, что есть возможность избавиться от всего старого скелета, который кусками на нас висел давно.

Я ужасно горжусь людьми, которые с детьми или с какими-нибудь немощными членами семьи проходят то, что они проходят, и героически держатся, и обретают друзей, и строят бизнесы, и создают образовательные программы.

Может быть, это уникальный случай в истории, когда целое поколение должно было уехать и посмотреть на ситуацию со стороны. Потому что, конечно, изнутри у нас совсем другая оптика. А сейчас она еще очень сильно разъезжается.

Поэтесса с грустью отмечает, как начинают расходиться позиции уехавших и оставшихся, и объясняет, почему это происходит.

— У нас сейчас разъезжаются позиции даже с теми, кто был за нас, но остался там по разным причинам, и я все время слушаю и не могу поверить, что люди, которые помогали нам грузить чемоданы в такси, вдруг начинают менять интонацию, появляются эти высмеивающие нотки.

И я понимаю, для того чтобы там оставаться, психика вырабатывает и вырабатывает защиту. Ты не можешь каждый раз раниться об эти новости, абсолютно сюрреалистичные, превышающие уже любого Сорокина, любого Оруэлла.

Ты не можешь каждый раз думать: ну все — это невозможно. Поэтому ты начинаешь оправдываться, откатывать назад и говорить «нет, не все так плохо, есть вот это и вот это, и вот это прекрасное». И в какой-то момент между нами нарастает такая изрядная корка в оптике.

Ты уехал, ты читаешь эти новости и, возможно, не знаешь какого-то другого контекста (хотя я не очень представляю, что там обнадеживающего сейчас может происходить), а они, наоборот, находятся в защите, в обороне по отношению к тебе, и они уже облюбовали себе какую-то норку и начинают посмеиваться над европейскими политиками, которые вводят санкции.

Жить там сейчас — это жить в такой системе замков и защит, чтобы никто не догадался, что происходит с тобой на самом деле, и подыгрывать такому количеству вещей, даже не осознавая этого.

Уже когда живешь здесь, начинаешь осознавать задним числом, потому что в моменте это не очень ощущается, сколько на самом деле сил на сопротивление среде уходит, если ты, условно говоря, едешь в большом поезде, который едет совсем не туда, куда тебе нужно последние несколько лет.

Но вроде как у тебя нет возможности с него сойти, потому что ты уже обжил это купе.