Звягинцев: «Да, Буча – это мы. И все, что мы там натворили – это мы»

Режиссер «Левиафана» дал большое интервью Антону Долину.

В прошлом году Андрей Звягинцев был введен в искусственную кому, в которой пролежал 1,5 месяца. Одновременно его лечили от последствий COVID-19. Выход из комы и реабилитация от полинейропатии в Германии совпали с началом войны в Украине.

«Салiдарнасць» собрала для вас самое интересное из двух часов беседы с человеком, который проснулся и учится жить заново в то время, как вся жизнь вокруг нас перевернулась с ног на голову.

О своем нынешнем времени и пространстве

– Мое пространство и время ограничивается кроватью в клинике два метра на полтора. Можно сказать, я прикован к ней. Разумеется, когда случилась война, каждый день я еще и в пространстве новостной ленты. Не могу ничего больше читать. Ничего не могу смотреть.

Хотя последнее время смотрел много документальных фильмов на Нетфликсе. А теперь только – где бомбят, что бомбят и какой город превратили в руины. Вот это то, что не дает почувствовать никакое другое пространство. Ты просто в слезах читаешь эти ужасы и ничем не можешь помочь.

Об иллюзиях русской интеллигенции путинского времени

– Мы верили в то, что нас слышат и что-то изменится. А демонстративно ничего не слышалось, демонстративно не делалось. То есть навстречу к каким-то изменениям никто не желал идти. Причем, называл людей, которые хотели изменений «бандерлогами». Это взгляд власти на все эти наши «глупости».

О коллегах, которые отмалчиваются

– Я смотрел интервью одного артиста и все 40 минут разговора он всячески уходил от прямого ответа на вопрос. Ссылаясь на то, что «мы не знаем, я в геополитике ничего не понимаю».

Зачем нужно понимать что-то в геополитике, когда Мариуполь просто разбомблен до тла? Ты молодой человек, который может заглянуть через VPN или без него и рассмотреть всю картину.

И еще ты как актер, который имеет дар узнавать, где правда, где нет, то есть распознавать вот это «верю» Станиславского, ты просто поверишь каждому кадру.

Сейчас пришел такой час на нашу Родину, когда ты не можешь сослаться на то, что ты просто дирижер оркестра. И ты дирижируешь Вагнера или Шуберта. Не сошлешься, что у тебя репетиция. В тот день, когда это все отменили...

Всякий голос, сопротивляющийся этой лжи: «Эхо Москвы», «Дождь», «Новая газета». Вот с этого момента ты не можешь не знать.

О российской пропаганде

– В этих многоэтажных квартирах не живут «нацики» или «укрофашисты». То есть нужно сеять бомбы по жилым кварталам и называть это «денацификацией»? Это же невероятная ложь. Беспримерная. И как можно не видеть эту ложь, говоря «я не понимаю в геополитике»?

О Путине

– Не могу понять, почему ему не приходит в голову какая-то простая мысль, что можно остановиться, отыграть назад или сделать жест доброй воли. Я помню, когда украинский режиссер Олег Сенцов объявил голодовку, и было видно, что он пойдет до конца, тогда было совершенно непонятно, почему бы не остановить это? Почему не пойти на эти условия?

Мне казалось, что такой жест вообще не является проявлением слабости, а наоборот – силы. Сила – это быть милосердным, а не сила идти до победного конца. Я не знаю, почему бы не остановиться. Даже вот сейчас, в этот момент – взять и остановиться.

О предателях

– Мою Родину предали те, кто совершил сейчас вот это практически необратимое и ужасное действие. То есть объявили войну нашему доброму соседу. Для меня они предатели Родины. Потому что я такой Родины не знаю. У меня другая Родина.

«Нет войне!», «Миру мир», «Хотят ли русские войны?» Куда это все девать? Как с этим быть? Как быть с чувством, что ты живешь в стране-агрессоре?

Об исторической правде

– Есть русская пословица «Все минется, одна правда останется». Так или иначе рано или поздно это случится. Как это случилось на примере Бучи, на примере Катыни.

Немцы первыми обнаружили захоронение двадцати одной тысячи польских офицеров, расстрелянных НКВД. То есть, когда немцы заняли Смоленск, они нашли это и объявили. А мы, естественно, сказали, что это не мы. Так как мы привыкли в этому трюку.

Однако в 1991-1992-м, когда мы были свободны, тогда смогли принять и объявить, что пострадавшие – это польские офицеры, расстрелянные НКВД. Мы это признали официально. Точно также придет день, когда кто-то, не мы, скажет: «Да, Буча – это мы. И все, что мы там натворили – это тоже мы».

Об искусстве во время войны

– Нам нужно прийти в себя, собрать себя в целое, осмотреться по сторонам, понять, что произошло, увидеть руины, когда пыль осядет, и продолжить нашу работу.

Сейчас спасатели разбирают руины, врачи спасают раненых, вынимают осколки, а мы ничего другого не можем делать, как продолжать этот же разговор с аудиторией. Просто он будет немного скорректирован. Это теперь невозможно пропустить.

Русская часть, делающая свои спектакли, фильмы, они будут опалены этой войной. И те, кто имеют настоящий голос, те, кто могут противостоять напору этой лжи, они или эзоповым языком или как-то по-другому будут говорить о том, что случилось. Это будет обязательно.

Другое дело, что невероятно тяжело продраться через эту вязкую атмосферу, когда «минируют» залы на фестивалях, обливают краской и прочее. Уже 36 театров в России присягнули букве Z, но все равно есть режиссеры, которые отказываются делать постановки в этих театрах.

Об отмене русской культуры

– Я не теряю надежды и абсолютно свято верю, что в России есть голоса. Нельзя ее списывать с доски и сказать, что российской культуры не существует. С этим я никогда не соглашусь. Потому что это какое-то состояние времени.

Люди, которые сидят в подвалах и прячутся от бомбежек, они не могут не испытывать ненависти к нам ко всем. Но это все пройдет.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 4.9(61)