Эмигрантка из Новосибирска: «Я вижу, как украинцы хотят вернуться в свою страну, у белорусов много тех, кто видит себя в новой Беларуси, а нам возвращаться некуда»

— На Пасху мы покрасили яйца в голубой и желтый цвет, кулич я залила голубым кремом, а сверху украсила желтыми шариками. Мы сделали фото всей этой красоты и поняли, что отправить его некому, потому что для семьи это стало бы провокацией, а знакомым вообще могло быть опасно, — делится Ирина.

Она всю жизнь прожила в Новосибирске. Там выучилась на врача, вышла замуж и родила троих детей. Однако полгода назад семья сибирячки уехала из России навсегда.

Ирина рассказала «Салідарнасці», почему им пришлось принять такое тяжелое решение.

«Чего эти х*хлы дергаются, сдались бы, и все бы было нормально»

— Здесь, в Грузии, у нас складывается по-разному, кто-то к нам хорошо относится, кто-то не очень. Но мы это осознаем и понимаем, что нас никто не ждал, что нас все осуждают. Мы это принимаем, это оправданное отношение, — говорит собеседница.

О проблемах на новом месте она упоминает как бы вскользь, отказываясь конкретизировать, потому что считает их несопоставимыми с тем, что сейчас переживают украинцы.

— Я благодарна Грузии за то, что нас приняли и приютили. Не скажу, что здесь легко, работу по профессии нам здесь найти нереально без языка и подтверждения квалификации.

Пока живем на накопления, но мы готовы приспосабливаться, готовы изменить свой статус, свои социальные позиции. Мы согласны с тем, что в 50 лет нам придется начинать жизнь заново. Ради детей. Лучше мыть полы здесь, чем отдать детей на воспитание там.

— В Новосибирске в материально-бытовом плане вы жили выше среднего?

— Да, у нас была большая квартира, машина, ИП, несколько раз в год мы ездили за границу, многое могли себе позволить. И, кстати, почти все окружение у нас было таким же. 

— Как так получилось, что после начала полномасштабного вторжения ни один человек из вашего окружения — ни родные, ни друзья — вас не поддержали?

— Самые близкие — наши родители, им 75-80 лет, они очень сильно подвержены пропаганде. Кто-то занимает более спокойную позицию, мол, я вне политики. Еще у них есть нарратив «лишь бы не было войны».

Пропаганда, конечно, внесла очень большой вклад во все, что происходит. Они разорвали наши семьи. А, разорвав семью, ты разорвешь и все другие социальные связи в стране.

Это жутко и больно осознавать, это, наверное, самая больная тема, — плачет Ирина, — невозможно сказать «да идите вы к черту», потому что это мои родители. Осознание того, что ты потерял семью, очень тяжелое.  

Позиция остальных родственников более молодых поколений примерно такая: мы ничего не понимаем, не разговаривайте с нами об этом.

Дело в том, что и в нашей семье у многих есть украинские корни. И если мы только знали, что в Мариуполе живут люди с такой же фамилией, но не общались, то у другой родни полсемьи жило под Мариуполем и они не просто созванивались, но и ездили туда.  

И, конечно, я в первый же день после нападения спросила у них о родных в Украине. Ответ меня шокировал: «Чего эти х*хлы дергаются, сдались бы, и все бы было нормально».

Больше я к этой теме не возвращалась. Своих родных мы пытались искать через соцсети, но не нашли.

«После начала войны на аватарке врачебного сообщества появилась буква «Z»

— Друзья тоже стали для меня большим разочарованием, — продолжает россиянка. — Как оказалось, именно война расставила все на свои места и показала истинное лицо каждого.  

У меня немаленький круг общения: врачи, лингвисты, юристы, — большинство с высшим образованием и загранпаспортами. Ни один  не высказался против войны.

«Не все так однозначно» — самое безобидное из их ответов на мой прямой вопрос. Были и другие версии: «виноваты какие-то третьи страны», «нас спровоцировали защищать русское население» и «там не дураки сидят, власти умные и знают, что делают, а мы люди маленькие, наше дело сидеть смирно».

Как ни странно, никого из знакомых мужчин не мобилизовали. При этом добровольцем никто на фронт, конечно же, не просился. Но когда я спрашивала у подруг, неужели вы не боитесь за сыновей, мужей, братьев, все отвечали: если надо, если призовут, то пусть идут.

Так я поняла, что ни наличие в доме полок с книгами, ни даже три высших образования не делают человека способным к восприятию реальности и анализу. И не гарантируют наличие у него здравого смысла.

Из всех окружающих оказался только один человек, с которым я спокойно могла поговорить на эту тему, но он был из другого города.

В Новосибирске, где я прожила почти 50 лет, никто не разделял мои взгляды. И это, как мне кажется, наглядно показывает пропорции сторонников и противников войны. 

Ирина признается, что шокировала ее и позиция врачебного общества.

— У нас есть чат нашего выпуска, там весь курс. С начала пандемии коллеги очень активно обсуждали лечение, выкладывали статьи из разных журналов.

После войны на аватарке сообщества появилась буква «Z». С тех пор медицинские темы там не обсуждают, выкладывают патриотические ролики, экспертов каких-то военных репостят.

Есть ситуации, к которым я, если честно, не знаю, как относиться. Это когда врачи рассказывают, что к ним привезли участников СВО, и очень гордятся тем, что они оказываются причастными к этой войне, пишут, что для них «честь лечить героев». 

Потом они за это получают награды от властей и все это тоже радостно выкладывают. Я, конечно, понимаю, что врач давал клятву Гиппократа и обязан спасать  всех. Но они реально гордятся этой войной и всем происходящим.

«Чтобы описать масштаб угрозы, исходящей от ученика 5 класса, первым пунктом указали «увлекается Навальным» 

Размышляя о происходящем, собеседница «Салiдарнасцi» пытается найти точку отсчета, с которой началось падение российского общества.

— В моем доме лет пятнадцать нет телевизора. Но не скажу, что мы были сильно политизированными, скорее, просто адекватными.

Когда захватили Крым, мы поняли, что произошло что-то не то, но в подробности вникать не стали. За Путина ни я, ни муж не голосуем с 2000 года. 24 февраля переживали, как личную трагедию. Понятно, что у нас не было ни единого сомнения в том, что наша страна является источником этой войны.

Однако все не случилось внезапно и, на самом деле, разные звоночки мы видели раньше, просто не могли предположить, к чему это ведет.

Допустим, меня всегда раздражало, когда слышала, что благодаря нашим властям у нас самые лучшие школы и образование. Как мама школьников, я прекрасно знала, сколько всего мы покупали в эти школы, чтобы они были лучшими.

А два года назад у сына произошел конфликт с одноклассниками, абсолютно рядовой, который можно было разрешить родителям самостоятельно. Но они зачем-то раздули из этого огромную проблему.  

На моего сына написали заявление в несколько инстанций: директору школы, омбудсмену по правам детей и в полицию. И в этом заявлении, чтобы описать масштаб угрозы, исходящей от ученика 5 класса, первым пунктом было указано «увлекается Навальным». 

Это произошло как раз после отравления политика, которое в нашей семье эмоционально обсуждалось. Конечно, ребенок все слышал и, возможно, говорил об этом с кем-то в классе, — рассказывает Ирина.

Уже тогда, признается она, у супругов начали появляться мысли об отъезде из страны. А после того, как в мае 2022 на школе вывесили  Z-символику, отъезд посчитали единственным спасением.  

— Однако уехали мы все равно внезапно. Мой старший сын в январе 2022-го бросил институт прямо посреди учебного года, объяснив нам, что не видит больше перспектив в России, и уехал в Грузию. Только позже мы поняли, насколько он оказался прозорливым.

В августе решили съездить увидеться с сыном и заодно серьезно обсудить предстоящий переезд. В том, что он будет, мы не сомневались, просто думали основательно подготовиться. Поэтому ехали на пару недель, без вещей, с минимальным набором документов. И тут в один момент поняли, что возвращаться не будем. Помню, в тот день узнали о задержании Евгения Ройзмана и очень расстроились.

Решили, что в сентябре муж съездит в Новосибирск, соберет документы и вещи. Он уехал в 20-х числах, и тут грянула мобилизация. Вернее, она еще не была объявлена официально, но по разным источникам уже пошла информация, что вот-вот закроют границы.

Сразу в геометрической прогрессии выросли цены на билеты во всех направлениях. Но за пару часов и их разобрали. Муж сумел купить билеты из Москвы во Владикавказ, чтобы оттуда на такси поехать в Грузию через Верхний Ларс.  

Но потом он увидел, что творится на этом переходе, и нашел транспорт до Казахстана, а оттуда купил билеты в Стамбул. И тут его предупредили, что на границе с Казахстаном обстановка тоже ужасная.  

Он взял такси и поехал в Монголию, добрался до Улан-Батора, оттуда полетел в Стамбул, и затем — в Грузию. Возвращался он четверо суток, — вспоминает собеседница.

«Не хотим растить детей в стране без будущего»

Отношения с родными на расстоянии наладить не удалось.

— Раньше, когда мы высказывали недовольство чем-то, родители нам говорили «не нравится — уезжайте». Не знаю, думали ли они, что мы на самом деле уедем.

Не похоже, что они очень переживают из-за того, что не видят нас, внуков. Может, потому что остались другие родственники. Помню, в феврале, когда все началось, я тут же закупила родителям лекарства на полгода. Они удивились: зачем, у нас все хорошо.

Свекрови говорю: «Какое счастье, что два ваших взрослых внука уехали! Я бы с ума сходила, если бы мой сын сейчас был в стране». То же говорю сестре: «Слава Богу, что и твой сын уехал». Обе в ответ молчат, никаких эмоций у них мои откровения не вызывают.  

И родные, и знакомые избегают разговоров на эти темы, как будто ничего не происходит, пытаются говорить о погоде, о давлении. У меня не укладывается в голове, как это возможно, когда идет война?

Они все живут «по умолчанию», создают видимость, будто все прекрасно и ничего страшного не происходит.

Я сменила сим-карту на грузинскую, и оповещение об этом пришло на все номера из моей телефонной книги. Позвонила мне после этого только одна знакомая, не близкая подруга, мы просто когда-то пару раз общались.

Она рассказала, что сама с семьей тоже уехала в другую страну, поделилась знакомой ситуацией о том, как ни один человек их не поддержал, и очень обрадовалась, что нашла меня, и мы можем говорить действительно о том, что нас волнует больше всего.   

О том, что мы не хотим растить детей в России, в стране без будущего и без перспектив.  И осознавать это очень больно.

Здесь мы общаемся все вместе — русские, белорусы, украинцы. И я вижу, как украинцы хотят вернуться в свою страну. У белорусов после ваших событий 2020 года большой процент людей, которые видят себя в новой Беларуси. А у нас нет страны, ее у нас отняли.

Я не вижу себя там. Украинцы говорят о войне, о потерях, но все хотят вернуться домой. А нам некуда возвращаться.